Принцессы не плачут
Принцессы не плачут.
Принцесса вздохнула и грустно улыбнулась.
– Ты даже не представляешь, Люсия, как это тяжело – быть дочкой короля. Это просто ужасно! Все эти балы, церемонии и званные вечера… Фи!
Она недовольно скорчила свое милое личико и бросила на свою собеседницу взгляд, полный отчаяния.
– А вчера отец сказал мне, что я выхожу замуж за кого-то иностранного принца. Я, если честно, даже имя его не знаю… Да и знать не хочу!
Принцесса вскочила с небольшого красного диванчика и, картинно простирая к высокому потолку свои тонкие руки в кружевных перчатках, прошлась по комнате.
– Знаешь, Люсия, – продолжала она свой монолог, – это просто невыносимо! Я, может быть, люблю совсем другого человека…
Тут она остановилась и, мечтательно улыбнувшись, закрыла глаза. Затем, раскинув руки в разные стороны, закружилась.
– Ты любила когда-нибудь, Люсия? Ты любила, скажи? – пропела она, но, даже не дожидаясь ответа, продолжила, – А я любила… И люблю до сих пор! Ты видела того рыцаря, приезжавшего к нам на прошлой неделе? Того кареглазого блондина? Ах… Эта была любовь с первого взгляда! Ах, Люсия, как же я счастлива была тогда!...
Девушка аккуратно взяла ярко-красную розу, подаренную тем самым рыцарем, и притронулась к ней губами.
– Как бы я хотела быть обычной крестьянкой, как бы я хотела бы быть вольной, обычной странницей! Я бы вставала с первыми лучами солнца, умывалась каплями чистейшей росы!.. Воспевала бы солнце и весну вместе с птицами – ах, я бы была так счастлива, будь все так! Но… – принцесса перестала кружиться и аккуратно присела обратно на диванчик, – Но… – плаксивым голосом продолжила она, – Я всего лишь какая-то принцесса, дочь какого-то великого короля…
Девушка вздохнула.
– И завтра я выхожу замуж… За какого-то богатого принца!
Несколько минут она молчала.
– Ах, Люсия, какая же я несчастливая! Ты только послушай. Во-первых, я никогда не видела свою мать и единственное, что знаю о ней – это то, что она была настоящей красавицей, что я очень-очень похожа на нее – так всегда говорил мой отец – и что она скончалась от неизвестной болезни, когда мне было всего пять лет. Во-вторых, когда мне было десять, умерла моя любимая кошечка, Бетти – ты даже не представляешь, как я была подавлена! Два дня я ничего не ела и почти не разговаривала. Но, Люсия, я совсем-совсем не плакала, потому что принцесса не должна плакать! Я ходила во всем черном и даже не улыбалась – знаешь, я была тогда удивительно хорошенькая!
Люсия равнодушно смотрела на принцессу своими фиалковыми глазами.
– Ах, Люсия, Люсия… Я была безмерно счастлива, когда ты у меня появилась. Это случилось через две недели после того, как умерла Бетти. Ты стала моей лучшей подругой – единственной! У меня ведь до этого никогда не было друзей, да и сейчас нет…
Девушка грустно посмотрела в окно. Край неба просветлел – показалось солнце. Оно медленно выходило из-за горизонта, освещая своими первыми лучами еще не отошедшую ото сна долину. Где-то вдалеке зазвучали робкие трели птиц. Принцесса горько вздохнула.
– Ну, вот и наступило «завтра», Люсия. Пора нам с тобой прощаться.
Она подошла к окну и вгляделась в даль. Там, далеко-далеко, под боком у восходящего солнца, находилась пыльная дорога. Принцесса прищурилась: маленькая черная точка, только что показавшаяся из-за горизонта, как она и ожидала, быстро приближалась к дворцу. Девушка фыркнула.
– Люсия, видишь карету? Вот она то меня сейчас и увезет. – Принцесса недовольно отвернулась от окна и пояснила, – Это мой будущий муж.
Она в очередной раз вздохнула и направилась обратно к диванчику; присела, расправив платье. Задумалась. И, наматывая на пальчик выбившийся из прически локон, уставилась на стрелку часов, которая медленно ползла по циферблату. В дверь постучали.
– Ваше Величество! Будьте добры поторопиться, ваш жених подъехал ко двору.
– Не беспокойтесь, я буду вовремя, – холодно произнесла девушка, оторвавшись от тяжелых мыслей.
В покоях опять воцарилась тишина. И, только когда шаги на лестнице стихли, принцесса промолвила:
– Прощай, Люсия. Мне пора.
Она встала с диванчика и подошла к двери.
– Знаешь… Я не буду плакать. Потому что принцесса никогда не плачет. Потому что сердце ее должно быть, как из камня…
Дверь захлопнулась. Комната погрузилась в тишину. И только стеклянные фиалковые глаза фарфоровой куклы, сидевшей на маленьком красном диванчике, напоминали о том, что здесь еще недавно жила принцесса, снаружи – холодная семнадцатилетняя девушка необыкновенной красоты, внутри – дитя, мечтавшее о счастье.
Быть свободным
Быть свободным.
Быть свободным. Как ветер. Как солнце. Как малые птахи, чьи звонкие трели по обыкновению будят по утрам. Как море. Как облака. Как звезды, освещающие ночное небо. Быть свободным. Быть…
***
Большое оранжевое солнце неспешно приближалось к горизонту, освещая своими чуть теплыми лучами степь. Был август, но с севера уже довольно часто дул холодный ветер. Впрочем, такая погода держалась здесь все лето: ветра были неразлучными спутниками бескрайних степей. Большинство трав увядало – осень, все-таки, уже давала знать о своем приближении. Степь была пуста; лишь изредка по ее бескрайним просторам пробегали полевые мыши, торопившиеся укрыться в норах – лисы ведь тоже не дремлют. Вдалеке, у самых гор, виднелось небольшое селение. Отсюда оно больше походило на большой муравейник – недавно закончилась война, и люди спешили восстановить свои жилища. Суета… Здесь все казалось суетным и ненужным – слишком меланхоличной и равнодушной была это степь, ведущая то ли в некуда, то ли просто в слишком далекие земли.
И именно в это время, когда вечер уже был на исходе, а ночь все никак не хотела наступать, именно в это время по этой равнодушной степи шел одинокий странник. Он выглядел очень усталым; он выглядел куда старше своих лет. Когда-то, давным-давно, он был обычным крестьянином, и, хоть это было всего несколько лет назад – еще до начала этой ужасной войны, ему казалось, что все это случилось в прошлой жизни. Потом он был воином, но ему совершенно не хотелось вспоминать эти годы. А сейчас?.. Кем он стал сейчас? Странником?.. Бродягой?.. Да, верно. Именно так.
Он ужасно устал; до такой степени, что ему было лень думать о том, куда он направляется, и куда, в конечном итоге, попадет. Он прошел уже много миль – от Белого Города и до этой бескрайней степи, и сколько он пройдет еще только Богу известно. Он шел бы так вечно, и не остановился бы, пока на пути не показался б очередной трактир, но случилось то, что заставило его сделать это. Навстречу путнику бежала молодая крестьянка, миловидная девушка лет двадцати. Светлые кудри непослушных запутавшихся волос, синие, как глубины холодных и чистых источников, глаза, раскрасневшиеся от быстрого бега щеки и счастливая улыбка. Странник поднял свои мягкие серые глаза и улыбнулся в ответ.
Девушка, наконец, приблизилась. Радостная, запыхавшаяся, она что-то говорила ему, а он только молчал. И… улыбался.
Они сели на камни, еще теплые, нагретые полуденным солнцем, но уже остывающие, впитывающие в себя холод, идущей от земли. Они долго вели тихую беседу; неспешно, вспоминая былые дни – детство, юность… Наконец девушка спросила, чуть слышно, опустив глаза:
– Ты… ты ведь теперь вернулся… навсегда?
Странник молчал. Она и сама знала ответ – глупо было спрашивать. Он не мог вернуться – он слишком сильно любил свободу.
– Тогда я пойду с тобой, – продолжила она, еле слышно, но очень решительно.
– Ты не пойдешь, – и как он мог так просто, с таким равнодушием отвечать ей?.. Все-таки, он очень сильно изменился.
– Но почему? Я тоже хочу быть свободной! Я тоже хочу странствовать!
– Ты не сможешь…
– Смогу!
– Ты не сможешь вытерпеть одиночество.
– О чем ты говоришь?.. – она, кажется, была очень сильно удивлена.
Он снова замолчал.
– Я не понимаю… – шептала она, – А как же тогда ты?.. Почему… не вернешься?.. Неужели тебе нравиться быть одиноким?..
Странник молчал. Девушка опустила голову. Некоторое время они так и сидели – он, куря свою трубку, наблюдал за закатом, а она, расправляя подол платья, разглядывала землю под ногами.
– Мне пора, – путник поднялся и направился в сторону заходящего солнца, – прощай.
Она ничего не сказала. Так и продолжала сидеть, разглаживая руками несуществующие складки на грязной юбке, не поднимая головы. И, только когда он был уже далеко, вскочила с камня и закричала ему вслед:
– Ты все равно вернешься! Слышишь!.. Все равно!..
Она не видела, как его губы изогнулись в усмешке; он даже не обернулся. Но она все также продолжала вглядываться в его силуэт, пока он не превратился в маленькую черную точку, затерявшуюся в бескрайних степях. А когда опомнилась, то почувствовала, что щеки ее стали влажными.
– Хех. У меня опять слезятся глаза, – крестьянка отвернулась и пошла в сторону селения.
Кровавый рассвет
Кровавый рассвет.
Говорят, ярко-красный рассвет – признак того, что ночью была пролита кровь…
Темное небо освещали яркие вспышки пламени. Ярко-оранжевые, они взвивались к самому небу, пронзая темноту августовской холодной ночи. Огонь был горяч; но он несколько не грел. Скорее пугал и отталкивал, заставляя с тревогой вглядываться в него, до боли в глазах, до слез… Горела маленькая деревушка. Горела, вспыхивая и обваливаясь, прорезая тревожную ночную темень своим злым пламенем. По-крайней мере, это огонь сегодня явно казался недобрым – он принес беду в тихую и мирную жизнь крестьян.
Война закончилась, но это вовсе не значило, что наступил мир. В лесах еще оставались разбойники, постоянно нападавшие на небольшие поселения – да они и раньше то не жили спокойно. А кто это – эти разбойники – крестьяне не знали. В их королевстве давно уже расплылись границы между правдой и выдумкой, и совершенно не понятно было – то ли это одичавшие люди, то ли… Среди народа ходили слухи о орках. Только никто этих самых орков то и не видел. Может и были когда-нибудь – да кто их знает!.. А разбойники и правда напоминали этих страшных чудовищ, о которых ходили легенды – но… это были всего лишь люди, одичавшие, потерявшие смысл жизни люди.
По степям еще бродили странники, тягучей, нудной дорогой сопровождая свое существование. Они давно уже не видели смысла в нем, либо считали этим смыслом свою одинокую свободу. Как тени, защищали они границы королевства, защищали от чужестранных убийц, от диких разбойников, поддерживая хрупкое равновесие, поддерживая нестойкий мир.
Но в этот раз ни один случайный путник не пришел на помощь. Деревня догорала – а с ней догорали и тела невинных крестьян. Ночь была кровавой. Никто не должен был спастись.
Вокруг пылающей деревушки простиралась степь, а за ней виднелись горы – там было ущелье, где обычно и спасались крестьяне. Но не в этот раз.
Двое детей наблюдали за догорающем пепелищем. Маленькая девочка лет шести и мальчик-подросток. Девочка плакала, размазывая небольшим кулачком слезы по чумазому личику. Запутанные волосы, некогда заплетенные лентами, расстилались по плечам. Одна лента еще оставалась в волосах – мать не успела ее расплести из-за нападения. Холщовое платье было порвано, коленки разбиты в кровь, но малышка только всхлипывала, боясь разрыдаться в полную силу. То ли потому, что разбойники могли быть неподалеку, то ли потому, что хотела казаться такой же сильной, как и старший брат.
Брат ее стоял рядом, тревожно наблюдая за огнем. Там погибла их мать, как и многие другие. Мальчик не плакал – он давно забыл, что такое слезы. Конечно, сердце болело, но что поделаешь, еще не такое может случиться в их трудной и опасной жизни. Худой, высокий, с красивым лицом, уже пересеченным первыми морщинками, он, в свои пятнадцать, был уже взрослым.
Первые лучи солнца осветили край неба. Огонь потух окончательно, лишь тонкая струйка дыма поднималась к небесам, окрашенным во все оттенки красного. Бордовый, ярко-малиновый, бледно-розовый… Все это вместе напоминало цвет крови, пролитой этой ночью. Мальчик отвернулся, взял сестренку на руки и направился в сторону леса, пересекая безжизненную степь.
Рассвет догорал, слепил глаза своей кровавой краснотой. Рассвет пугал… И в то же время был необычайно красив. А потом взошло солнце, как надежда на счастливое будущее, разливая свой яркий и теплый свет по всей степи. И почему-то захотелось верить в то, что все еще будет хорошо.